Война. О войне, пожалуй, наш маленький городок мог поведать очень многое. И пусть он не подвергался бомбежкам и на его тесных улочках не велись бои, наш город повидал войну со всех ее сторон. Скорее всего, все дело в его месторасположении на пересечении трех границ постоянно враждующих государств. Наш городок всегда был границей мира и войны. Он встречал новобранцев, веселых, бравурных, еще не обстрелянных, в новеньком обмундировании, которые, едва пройдя наш город, окунались в самое пекло войны. Он провожал горстки тех же солдат, которые вели отступление, раненые, грязные, голодные, оборванные, с потухшим блеском глаз в лицах, на которые навсегда легла печать страшной войны. Он встречал победителей, которых другие считали оккупантами. Он провожал оккупантов, которых другие считали освободителями. Вся разница была лишь в том, с какой стороны света на них смотреть. Войны сменяли одна другую, менялись союзы, границы, народы, только наш городок так же неизменно стоял на границе трех враждующих государств, как страж, как часовой, и как последний оплот мира, как последний островок спокойствия перед битвой.
Войны унесли множество судеб, бессчетное количество жизней, и приносили они лишь голод, разруху и смерть. Но как ни крути, именно война принесла мне первую любовь. Отнюдь, не единственную, их на моем веку было очень много. Но именно первая любовь разжигает в твоем сердце огонь, который горит на протяжении всей жизни и именно лик первого возлюбленного, его имя срывается с твоих губ вместе с последним дыханием.
Это произошло в самом начале Семилетней Южной войны, в нашем маленьком городке, через который день и ночь шли потоком войска, военная техника, конная кавалерия.
Я была тогда еще совсем юной девушкой, проживающей в маленькой квартире на первом этаже старого особняка, на улице Цветочной. Одно окошко моей квартиры выходило на главную улицу, по которой маршировали солдаты, идущие, в большинстве своем на верную гибель. Другое выходило на бегущую бурную речку, берущую свое начало высоко в горах, чтоб через сотни миль обогнуть край нашего городка, проследовать под внушительным автожелезнодорожным мостом и еще через сотни миль впасть в бескрайнее море. Как-то один капитан воздушных войск, квартирующий в моей квартире, рассказал, что именно этот мост является стратегически важным объектом и потому все пути наступлений и отступлений следуют через наш город. Но этот разговор был много лет спустя, при других обстоятельствах и во время другой войны. А сейчас, как я уже говорила, я была юная девушка, стоящая на пороге открытия большой жизни и все перемены связанные с грядущей войной одновременно пугали и завораживали меня, заставляя крохотное сердечко бешено биться в крепкой девичьей груди. Моя матушка оставила нас, когда мне было пять лет от роду, и с тех пор я как можно чаще старалась навещать ее крохотную могилку на городском кладбище, затерявшуюся в тени акации и дикой вишни. Я приносила крохотный букетик полевых цветов и беззвучно разговаривала с мамой о том, да о сем, рассказывая ей свои обиды и радости, подвиги и злоключения.
До последнего времени я жила в нашей квартире с отчимом, с которым мы не очень-то ладили, и когда он бесследно исчез пару недель назад, я не очень-то расстроилась. Поговаривали, будто он записался в рекруты, однако другие слухи были о том, что он просто сбежал, чтоб не участвовать в войне, набор на которую неминуемо грозил всему мужскому населению от 18 до 50 лет. Как я уже говорила, я не очень-то расстроилась потере, так как практически от отчима не было никакого прока, и я давно уже привыкла рассчитывать только на себя. Конечно, я была совсем не одинока в городке. Была еще тетушка Марта, которая воспитывала меня с пяти лет и дала мне воспитание и развитие, но сейчас ей было глубоко за 70, и она не вылезала из больниц. Были друзья. И милые отзывчивые соседи. Нет, я не была одна, но все же была одинока.
Как бы тяжело мне не жилось с отчимом, он все же худо-бедно, но обеспечивал нас какими-то средствами, и после его исчезновения, я вынуждена была пойти работать. Я не очень-то горевала по этому поводу, работу я любила, да и просиживать дни в тесной квартирке было невыносимо тоскливо. На улицу мы старались без надобности не выходить, так как среди солдат попадались люди разные, моги некоторые и обидеть, а то и ограбить. Я трижды в неделю работала на пекарне, выполняла любую работу, которую давал хозяин пекарни, розовощекий и улыбчивый Алѝм. Жалования мне хватало на жизнь: ровно на продукты и оплату квартиры. Но мне большего и не требовалось, по крайней мере, пока. От матушки осталось множество красивых нарядов, одежд, украшений (оказывается, она в молодые беззаботные годы была большой модницей), а теперь все ее платья и юбки были в самую пору мне.
Впереди была полная неопределенность. Университет медицины, в соседнем городе, в который я планировала поступать в этом году, закрылся в связи с грядущей войной. Отчима, который как-то мог влиять на мою жизнь, рядом не было. Я могла все бросить и уехать куда угодно, начать свою взрослую новую жизнь, на новом месте. Но что-то меня удерживало в нашем крохотном городке. Конечно, это была и мамина могилка, и больная тетушка. Но не только это. Было что-то еще, предчувствие чего-то особенного, но вот только чего?
Тогда я точно не знала, но знаю сейчас. Мое предчувствие не подвело, и это была любовь. Первая любовь!
Был конец августа, дни еще стояли жаркие, но ночами было уже заметно холоднее. Прошла первая волна наших войск. Красивые, улыбающиеся мужчины, юноши, в новеньких блестящих сапогах. Как мы встречали их цветами, и хлебом, а наиболее смелые девушки даже позволяли самым неробким солдатам сорвать поцелуй с улыбчивых, накрашенных яркой помадой губ.
А потом они возвращались. Шли обозы с убитыми, хромали раненые, молчаливые и угрюмые. Этим мы уже не выбегали навстречу, лишь испуганно глядели вслед, сквозь узкую щель в плотных портьерах, надолго прилипнув к окнам наших квартир. Лишь немолодые сердобольные женщины выходили и предлагали ковш воды, да нехитрую снедь. А вечером, выходил старый Яков — хранитель кладбища, гнал впереди скрипучую повозку, которую тянул такой же старый осел и собирал мертвых. Тех, кто не дошел до дома, кто умер прямо по пути, и это было жуткое зрелище! Жуткое, но мы не могли пересилить себя, чтоб не смотреть его, и каждый вечер, после полуночной молитвы выжидали у окна, когда мимо проследует скрипучая телега старого Якова, наполненная телами погибших солдат.
Навстречу раненым шли новые войска, уже не такие бодрые и веселые, не так четко чеканили они свой шаг, не такие молодые были у них лица, и в глазах читалось лишь одно — страх.
А потом, наверное, когда мужчины, способные воевать закончились в нашей стране, пришли союзники. Странное это слово, союзник, мне слышится в нем что-то змеиное, холодное, лживое. Они разбили большой лагерь на другом берегу реки и постоянно совершали набеги на наш город. Они были грубы и нахальны, они ничем не отличались от оккупантов, они грабили нас, но называли это «позаимствовать на нужды войны», они принуждали женщин ложиться с ними в постель и называли это «воспользоваться гостеприимством союзного государства», они требовали еды и называли это «угостить союзника».
Они не чувствовали ответственности, у них не было вины, словно дома не дожидались их такие же жены, сестры и матери.
Так, однажды, дошел черед и до меня. В тот день я не работала, потому скромно отобедав, коротала время с книгой в любимом мамином кресле-качалке, когда в мою дверь грубо постучали. Я вздрогнула и чуть не выронила книгу, но открывать дверь не спешила. От испуга все тело забила мелкая дрожь, и неприятно вспотели ладони. В дверь постучали снова, были слышны голоса, чья-то речь смешивала слова чужого языка с исковерканными фразами на нашем языке. Я поняла, что они требуют открыть, иначе грозятся выломать дверь. Думаю, я скорее догадалась об этом от красноречивых ударов тяжелыми сапогами в дверь, нежели от смеси разноязычных слов. От страха сердце бешено колотилось где-то в горле, тело покрылось неприятной испариной, в ногах была слабость, но я вынуждена была открыть дрожащими руками.
Их было несколько, толпящихся на пороге, в пропыленной форме, цвета зеленой хлебной плесени, обветренные небритые лица, надменно сверкающие глаза исподлобья, небрежно висящие за спиной винтовки, какие-то металлические знаки на воротниках и яркие нашивки на рукавах и плечах. От них пахло вином и войной.
Моя нижняя губа предательски задрожала от страха, глаза наполнились слезами, хотя я поклялась себе, что не покажу своего страха, тело поступило по-своему. Я, не осознавая, что делаю, трясущейся рукой прижала губу, чтоб прекратить дрожь, чем вызвала взрыв пьяного гадкого смеха. Трое из них были молоды, едва старше меня, один же был постарше, лет 27-ми, с черной щетиной и усами. Он буравил меня своими черными угольками глаз, а я почему-то про себя назвала его цыганом. Он выступил вперед и на ломаном языке спросил:
— Вино есть? Муж, отец есть в твой дом?
Я быстро-быстро замотала головой, от чего союзники заржали еще громче. Цыган обернулся и нервно жестикулируя начал говорить что-то на своем языке, из которого я не поняла ни слова, но чувствовала, что ничего хорошего после этого разговора не будет, и явно они не уйдут просто так, не взяв того, зачем пришли. Затем цыган, повысив голос, словно приказывая, обратился к кому-то еще, кого я сразу и не заметила за широкими плечами столпившихся солдат.
Он был совсем юнец, в мешковатой форме, потупивший взгляд в землю, мне почему-то показалось, что еще чуть-чуть, и он расплачется, я даже едва заметно улыбнулась, позабыв на секунду про собственный страх. Цыган продолжал настойчиво лепетать на своем гавкающем языке, уже не уговаривая, а заставляя юнца что-то седлать. Подбадривали его и остальные. Юнец приподнял голову и взглянул на меня. В какой-то момент, мы соприкоснулись взглядами, и у меня в сердце произошло короткое замыкание, но последующие слова цыгана заставили мое сердце уйти
ЕСЛИ ВАМ ЕЩЕ НЕ ИСПОЛНИЛОСЬ 18 ЛЕТ НЕМЕДЛЕННО ПОКИНЬТЕ ЭТОТ САЙТ!!!
Все герои рассказов совершеннолетние!
Сайт 7ERA не несет ответственности за содержание размещенных текстов, а только предоставляет площадку для публикации авторам. Содержание сайта ни в коей мере не представляет собой какие-либо конкретные рекомендации или советы, которые могли бы склонить вас к принятию решения в реальной жизни!