девочек нашлось бы, чем заполнить в ней главу-другую. Разве все мы не отлиты из одной формы? Мы, либертарианцы, исповедуемся во всем и сразу же чувствуем себя лучше. Морис — наш петушок, а мы, моя радость, его курочки, — сказала она, пощекотав меня под мышками, чтобы вернуть бодрость. Я действительно рассмеялась и жарко поцеловала ее, начав те¬реться своей мохнаточкой о ее холмик, и проникаясь чувственностью ее полного тела.
— Я занималась этим с Ричардом, — сказала я между поцелуями, скороговоркой и как бы извиняясь. Это просто вырвалось у меня изо рта, подобно пузырю.
— Со своим сыном? Ого! — расхохоталась она и перекатилась на меня так, что ее ноги оказались между моих. — У тебя глубокие и чудные глаза, ты знаешь об этом? — игриво спросила она и потерлась своим носиком о мой, одновременно лаская мои любовные губки своими, вызвав во мне голово¬кружение, которому я не могла сопротивляться.
— И не один раз, — сказала я, как будто хвасталась.
— Если бы одного раза было достаточно, Дейдр, тогда все мы были бы наполовину девственницами, разве нет? Так в этом и был твой ужасный и тайный грех? Однако, мне есть чем его покрыть. Он хорошо это с тобой делает? Медленно или быстро? Ты знаешь, ты должна его обучать...
— О, Эвелин, прекрати это! Ты и на самом-самом деле думаешь, что это не самая ужасная вещь на свете?
— Тебя нужно ободрить, и ты хорошо это знаешь, озорница. Разве нет? — нежно спросила она. Ее губы медленно скользили по моим, взад-вперед, взад-вперед, — прелестный поцелуй!
— Может быть... но с другой стороны... — пробормотала я.
— Ты можешь это делать с двух сторон сразу, — рассмеялась Эвелин. — Давай, я снова доведу тебя до экстаза, и ты передумаешь. Он, должно быть, ничего, если Морис заставил думать тебя о нем.
— Нет, нет, это не то. Ох, Эвелин, не надо, не делай этого!
Уже поздно, слишком поздно! Вся кровать пела. Наши уста дышали друг в друга.
— Ты чудесная любовница, милая, и не нужно этого стесняться. У мужского органа, как и в наших вагинах, нет ни совести, ни морали, — выдохнула она, и сладкие волны снова накрыли нас. Губки наших пещерок плюхались и целовались, наши мохнаточки на мгновение слиплись. Молочко любви — как ты неотразимо!
После мы долго лежали, целуясь снова и снова. Потом она сходила за нашей одеждой и спросила, вернувшись:
— Теперь, когда ты мне нее рассказала, тебе лучше?
Прежде, чем я смогла ответить, даже не зная еще, что, она продолжала:
— Милочка, ты должна привести его сюда. Как-нибудь пополудни.
— Нет, это вряд ли возможно, — сказала я, тут же пожалев о своей откровенности.
— Все возможно, любовь моя. Мы, либертарианцы, не возводим стен между собой. Перед чужаками — часто да, но только не между собой. Я считаю тебя одной из нас. Здесь говори только о любви и желании. Мы, гедонисты, должны держаться вместе, не так ли?
— Ты неисправима, Эвелин, — я невольно рассмеялась.
— Я всегда была такой. И ты, подозреваю, тоже. Все, что тебе нужно, это только подтверждение своей греховности. Мне самой хорошо знакомо это ощущение. Та, что дает дорогу любви, дает дорогу жизни. Не занимайся раздумьями, принимай вещи такими, какие они есть. Ну вот... Какая чудная улыбка! Ты просто обязана зайти в пятницу и познакомиться с Клодией.
— А кто это?
— Молодая актриса... Или что-то в этом роде. Ее муж — очень милый молодой мерзавец — хочет видеть, как ее трахают. А она, хотя и не дается, еще не знает, играть ли ей роль Мисс Чопорность, или Мисс Непристойность. Что же, посмотрим.
— Эвелин... Ты же не будешь ее принуждать, нет?
— А что, тебя никогда не принуждали, милая? Хотя бы немного? Тебя не шлепали по бедрам? Не удерживали силой, пока тебя не пронзит острое наслаждение? — она посмотрела мне прямо в глаза. Наши соски по-прежнему были твердыми и торчали под сорочками. Я на секунду представила, как она стоит перед Филиппом, и не смогла удержаться от улыбки.
— Когда ты молода... — начала было я...
— Клодии двадцать три, любовь моя. Она флиртует с этой идеей, хотя никогда в этом не признается. Некоторые мужчины зовут таких женщин «зажигалками» (женщина, многое позволяющая мужчине, но отказывающая в совокуплении — прим. переводчика). Это будет редкий вид спорта, могу тебя уверить.
Я пробормотала что-то невразумительное. Сейчас я затянута в водоворот. Не знаю, приходить ли мне в пятницу, ведь в Клодии я могу увидеть саму себя. Может быть, этого я и боюсь?
Скачать TXT
Скачать как JAR (JAVA-книга)
Мамины подруги