чмокнула его. — Но ты супер. Первый.
— И ничего, что на девятнадцать лет старше?
— Для меня, ты знаешь, это не играет роли. Я так. — Она что-то стала ему шептать.
— Ты сказанула! — Он поцеловал её громко, явно демонстрируя, мне лежавшему за стенкой, свидетелю их отношений, свою любовь к ней. — И что?
— Надо в аптеку в райцентре купить тест. — Она беременна от него? Интересно. — Лучше немецкий.
— Поедем, купим. Здорово! А как мы его назовём?
— Или её?
— Неважно!
Они ещё поговорили немного совсем тихо, а потом затихли. Задремал и я, так и не найдя чем вытереть свои руки. Под утро, в серости избы, я проскользнул на улицу, старательно вымыл свои руки, скрывая следы ночного рукоблудства.
— Мы давно живём. — Она сидела на пороге, держа в руках миску с солеными помидорами. — Детей хотим.
— Дети это хорошо. — Чёрт побери, куда мне в моих кальчиках?
— Садитесь. — Она пододвинулась, освобождая место рядом с собой. Тулуп, накинутый на плечи, распахнулся, показывая голое тело. Я отвёл глаза в сторону, а вот член!
— Ничего, садитесь. — Она усмехнулась. — Ничего в этом нет такого. Мы ведь взрослые люди. Садитесь.
— Ага. — Я сел рядом, стараясь успокоить свой разбушевавшийся аппарат.
Завтрак был превосходным. Признаться, утренние посиделки с ней на крыльце — без всякого там секса, флирта, даже намёка на что-нибудь такое — было прекрасным. После чего внутри меня как завелось что-то. Просто вот так, посидеть рядом, в чем-то наброшенном на голое тело, доверяясь мне, уже давно никакая женщина не сидела. От этого крышу у меня прочно снесло. Честно. Отчего, внутри было очень спокойно и радостно.
Я решил пройтись по деревне — смешавшей в себе старые подворья, новые кирпичные дома и даже попытку втянуть деревню в городской быт — пятиэтажное панельное здание, пугавшее теперь своими черными провалами окон. Деревня же жила своей жизнью. Кто-то рубил дрова, кто-то вешал бельё и, вообще, я был как инопланетянин на вновь обнаруженной планете.
Завернув в поле, что-то давило меня сегодня изнутри, в поисках кустиков, мне пришлось пройти сквозь снопы соломы, собранных в плотный круг на краю поля. Природа веселилась, как могла, наслаждаясь последними тёплыми деньками. Наслаждался и я природой, благо бумажка, последняя пачка бумажных салфеток, обнаруженных сейчас случайно в заднем кармане джинсов, была наполовину полна.
Довольный собой, а ещё больше своевременностью обнаружения кустиков, я пошёл обратно той же дорогой. Смех, призывный смех женщины, затягивающей мужчину в свои сети, уронил меня в стог. Не знаю почему, но я нырнул в стог, вжимаясь как можно глубже в колющую сердцевину. (Специально дляпростят.
— Что простят? — То, что мужика уложил? Так, если надо, то вновь с ним встречусь. А кодло соберёт, так дрын возьму.
— Вот это. — Она рванула на себе платье. Именно рванула, с треском ниток разрываемой ткани, летящими пуговицами, кривившей молнией. Вторым рывком она сбросила его на пол, переступила, показывая своё нижнее бельё. Надо отметить, что ещё там, у стогов, я отметил, что Салтычиха любит хорошее бельё. — Ты со мной?
— Э... — Вот же незадача! Что говорить? — Я.
— Меня зовут Мария. — Она подошла ко мне, не отрываясь, смотря в глаза. Член мой отреагировал ещё тогда на поле, а сейчас, потянулся, расправляя свои мускулы. Ох! — Зови меня Мара или Маня. Как хочешь.
— Маша. — Я протянул руки, обхватив чашечки лифчика с ажурной тканью, сквозь которую рвалась наружу желающая плоть, которая не только выпячивалась сосками, напряжёнными грудями, но и запахом. От которого голова шла кругом, а член уже рвался, а не стучался в ширинку. — Машенька!
— Да. — Какие у неё губы! Бархатные, сладкие, в которых утопаешь и забываешь обо всём. Кроме застёжки у лифчика, тонкой резинки трусиков, с которой надо быть очень аккуратным. Они рвутся на счёт раз.
Мы сбросили одежду прямо тут, у входа. Руки мои окунались в эту красоту тела, наслаждаясь её линиями в которых и грамма того, что все называют целлюлитом и не пахло! Она же, замирая от пальцев, щекотавших волоски на лобке, первые, самые важные складки между её ног, ласкала член, перебирая по нему дрожащими пальцами. Словно коллекционер, дрожащий над коллекцией старинных марок. Или там ещё чего-нибудь очень хрупкого, нежного, боящегося даже малейшего грубого обращения.
— Пошли на кровать. — Она повернулась, грохнула засовом. Ого, а сзади она такая фигуристая! Я невольно впился руками в бёдра. — Ты тут хочешь?
— Я везде хочу! — Приподняв её, я понёс дрожащую женщину к кровати, с башенкой подушек, накрытых паутинкой вязанной салфетки. — Ты не представляешь, как я хочу!
— Не представляю. — Она откинула голову, отбрасывая неожиданно появившиеся волосы. — Ты меня люби. Сейчас люби.
— Люблю! — Я наклонился над ней, тыкая головкой в губы, уже сочившиеся от нетерпенья. — Очень люблю — твои губы, твоё тело, твои глаза. — Головка сама нащупала вход, стала раздвигать вторые губы, протискиваясь внутрь.
— Сильней. — Она приподнялась на локте. — Трахни меня! Ворвись в меня! Воткни!
— Да! — Я отвёл зад назад, ударом вогнал член в определённый им вход.
Она вытянулась, словно поднималась повыше, а потом ещё шире раскинула ноги, чуть ли не на шпагат. Хотя этого уже не нужно было. Я нырнул до самого низа, упёрся мошонкой в промежность, влажной от соков желания. Она потянула меня на себя, стараясь толкнуть грудью в губы. Ну, держись! Я перехватил её бёдра поудобней, обхватил губами просящийся в мой рот сосок. Маша взвизгнула, закрутилась. Нет, теперь уже терпи!
Она не провожала меня. Просто лежала голая на тулупе, брошенном на пол, подложив кулак под щеку. Я поцеловал её, прежде чем уйти. Встал на колени, ласково поцеловал в уставшие губы, погладил по голове, расправляя волосы.
— Иди. Тебя там уже ждут. Ты же будешь покупать картошку?
— А ты?
— А моё место тут. — Она вздохнула. — Перед отъездом придёшь?
— А, может быть, я хочу сделать это завтра? — Я наклонился, поднял её тело, собираясь положить на кровать, превращённую нами в горную местность из сбитых в комки подушек, одеял.
— Я. — Она уцепилась за мою шею. — Я умру под тобой. Ты меня залюбишь.
— Залюблю. — Какой у неё смешной выговор! И такая сексуальная выемка на шейке! — Хотя, говорят, что приходит второе дыхание.
— У кого?
— У обоих! — Пальцы скользнули вниз, пробежали по прижатым губкам.
— Попробуем? — Плотно сжатые ноги раздвинулись, пропуская мою руку в тёплое межноножье к началу нежных губок, прячущихся в зарослях курчавых волосков.
— Сделаем. — Уверенность в голосе — залог успеха.
**
Сидя сверху на краю этой импровизированной плавучей платформы, я болтал ногами, щурясь от солнечных бликов на воде. Утром закупки, договорённости и прочее всё пролетело в один миг. И баржа оказалась такой вот вместительной, приняв на платформу всю эту груду мешков. Практически вся деревня вышла провожать нас — десятерых мужиков, чуть трезвых, но на ногах, Иринку с ворохом вещей, меня, чуть ошалевшего от бессонной ночи. Мария оказалась крепкой, истосковавшейся по мужской ласке, женщиной, и у неё отрылось не только второе, третье, но и четвёртое дыхание. Мне же оставалось лишь подтягиваться за ней. Но я вышел победителем. Она заснула, вжавшись в меня, полностью опустошённая и бессильная. Мне же предстояло вывернуться из её объятий, одеться и ещё провести торги, переговоры о доставке, а также ещё проконтролировать погрузку. Мария на проводы не пришла. Смотрела, наверно, из окошка, не желая появляться на глаза деревне с такими вот синяками под глазами. Слухи поползут. Хотя, слухи и без этого поползут. Весь день, считай, ни меня, ни Маши видно не было. Ильич просто кивнул мне утром, Наталья сделала вид, что никуда я и не пропадал. Конечно, деревенские всё обо всех знают. Деревня! Узкий мирок, где даже ох и вздох, тем более, если это вздох от любви, слышен, практически в каждом доме. Мда. Не хотел бы я в таком вот жить. Ох, не хотел! Отдельно, сам с собой или с женщиной, но чтобы отдельно от всех них. От этой деревни.
Стуча мотором, баржа медленно скользила вниз по течению, лавируя между островами. Какие красивые виды тут!
— Красиво? — Ирина подошла, как кошка, неслышно.
— Очень. — Я помог ей сесть. Она выдохнула, словно сделала глубокий вдох и задержала дыхание. — Глаз не оторвать.
— Ага. — Что хочешь сказать? Говори, не томи. — А у вас с Машей что?
— Знаешь, не могу сказать. — Вот пошла разведка. — Трудно сказать.
— Даже если просто родит ребёнка это уже хорошо. — Она не смотрела на меня. — Душно ей у нас. Ой, как душно! В ребёнке хоть какая-то отдушина. А помочь, мы с Наткой поможем.

Дашка-милая проказница

Добровольное наказание

Вдова