— Не догонишь, не догонишь!
— Ииии!..
— У тебя… ноги длинные… пока повернутся… а у меня — раз-раз-раз…
— Рассуждаем, да? А вот тебе!..
— Не догонишь, не догонишь…
«А ведь и мы когда-то так… с Владой», — думал Андрей. — «Так странно смотреть со стороны…»
Он стоял в отдалении — так, что его вроде и не было видно — и наблюдал, как пацаненок лет восьми и молодая девушка гоняются друг за дружкой, визжа, как целый выводок поросят.
Все вокруг было голубым и лиловым, как бывает в апреле. Солнце с неба тоже вопило и визжало, и густое небо вместе с ним, и скучные дома, с которых будто стерли пыль.
Девушка была черноглазой и красивой. А если красивые девушки дурачатся, как дети, и щеки их розовеют, иглаза горят, как фонари — это вообще невозможно выдержать. Андрей смотрел и думал:
«Надо же, как сестра любит братишку… Как ей идет быть ребенком… И у меня были бы сын и дочка, и так же игрались бы вместе… Вот у этих наверняка есть счастливый папаша. Живет себе и не понимает своего счастья… Урод. Ненавижу его, хоть и глупо, конечно. Просто зависть. Зависть, зависть, зависть…»
—… А чего он там на нас смотрит?
— Ну, Дюшка, не столько на нас, сколько на меня. Потому что он думает, что его не видно.
— Тю! Кто ж так прячется?
— А давай мы его научим? Эй, дядя! Который стоит за кустами! Идите к нам! Мы вас научим прятаться… и побегаем. Эгегей!
Поразмыслив, что лучше — убежать или выйти из укрытия, — Андрей все-таки решил выйти.
— Не бойтесь! Мы не кусаемся!
— Ррррр… ргав! — гавкнул пацаненок.
Девушка была вся розовая, от носа до ушей, и это все улыбалось и смеялось, и даже уши смеялись сквозь волосы.
«Надо что-то им сказать, — думал Андрей. — Что-то педагогичное. Дети, как-никак. А то я получаюсь совсем идиотом».
— Ну, и кто быстрее бегает? — спросил он у мальчика. — Ты или сестренка?
Мальчик с сестрой переглянулись и прыснули от хохота. Андрея пробрал озноб.
— А… что я такого сказал?
— Да ничего, — смеялась девушка.
Она была на кого-то ужасно похожа, хоть Андрей и не мог понять, на кого. «Да на брата своего и похожа», вдруг понял он, но не успокоился. Все казалось каким-то дежавю, будто он попал в старый сон.
— Ох… А это хорошо, что вы отвлекли нас. Моему… брату, — она снова переглянулась с пацаненком, и они снова рассмеялись, — моему брату пора в школу.
— Нееее! Не гони, сеструха! — начал было братец, но девушка нахмурилась, и он притих.
— Школу никто не отменял. А вас, случайно, не Андреем зовут? — вдруг спросила она у Андрея.
Тот опешил.
— Не хотите — не говорите… Так, Дюшка, чеши-ка домой, переодевайся — вон мокрый весь!… Завтрак знаешь где, да? И давай, а то первый у тебя русский, и… можно не продолжать, да?
— А бонус будет?
— Будет. Слово сестры. Давай!
— Когда ты придешь?
— Скоро.
Она нагнулась к братишке, чмокнула его, и тот побежал к домам.
— Бонус? — спросил Андрей, совсем сбитый с толку.
— Ага. У нас с ним заведено: как только меня опять принимают за его сестру — это значит, что у него лучшая в мире мама, а лучшие в мире мамы всегда дарят детям трансформеры. Надо будет зайти в киоск…
— Мама?!
— Ну да. Это сын мой, Дюшка. Андрюшка… Так. А ну-ка посмотри на меня. Внимательно.
Девушка подошла вплотную к Андрею, взяла его за руки (их кольнуло током) и уперлась взглядом ему в глаза.
Взгляд горел таким же теплом, как и розовые щеки, и вся она. Остолбеневший Андрей чувствовал, как это тепло проникает в него, покалывая мурашками под кожей.
— Не узнаешь?
И, когда теплые руки уже отпустили его, а глаза потухли, он вдруг ахнул:
— Влада?
***
— Как ты меня узнала?
— Не знаю. Как-то узнала, и все.
Они с Андреем сидели на диване в ее квартире и хлебали наскоро сваренный чай.
— Я сильно изменился?
— Да нет. Такой же сморчок, гороховый стручок. Шутка! Ыыыы, уже и надулся, обижака! А я? Я сильно изменилась?
— Ты? Сильно. До сих пор не верю, что это ты.
— Ну конечно, это не я. Это Чоррррный Демон Мармадюк в моем обличье…
— Вот теперь верю. Теперь точно ты.
Они рассмеялись.
— Ну а все-таки? В чем я так изменилась, что ты меня не узнал?
— Ну… Во-первых, волосы. Когда я тебя последний раз видел, они у тебя были короткие и лиловые. А сейчас длинные и настоящие. Когда, кстати, ты уехала? Сколько мы не виделись?
— Одиннадц… нет, подожди… Двенадцать лет, во! Я уехала — мне было шестнадцать.
— А сейчас сколько?
— Считать умеешь? Двадцать восемь.
— Двадцать восемь?!
— А что?
— Вот потому я тебя и не узнал. Все твои ровесницы уже давно тетки, а ты выглядишь совсем девчонкой. Тебе на вид лет восемнадцать, не больше.
— Что же мне, старухой быть? Двадцать восемь — не шестьдесят вроде бы?
— Это точно… Ты чего не отвечала на мои письма?
— Я?… Это ты чего мне не писал?!
— Я? Писал. Знаешь сколько писал… Что, ничего не дошло?
— Наверно, нет. И мои тоже не дошли, да?
— Стало быть… Вот лажа, а?
— Охренеть просто. Писала, писала ему, всю душу вкладывала… блин, был бы у тебя Интернет, не жил бы в каменном веке… Небось до сих пор компа нет?
— Да ладно тебе. Лучше расскажи, как там, в Израиле? Ты сюда так приехала, или насовсем?
— Я здесь уже пять лет как. Ты же слышал: Дюшка тут в школу ходит.
— А муж?
— Что муж? Чей муж?
— Твой. Он тоже тут?
— Нет у меня никакого мужа. С чего ты взял?
— Ну… а…
— Что «а»? Дюшка — это Дюшка, а муж — это муж.
— А он был?
— Не было никогда. Дюшка был, а мужа не было, ясно тебе?
— Ясно… А сестра твоя мелкая где? Роза… кажется, так ее звали?
— Роза, Роза. В Израиле сидит, — махнула рукой Влада. — Чего ты ее вспомнил?
— Да так. Интересно же… Влада, а ты знаешь, что я в тебя тогда влюблен был?
— Знаю, конечно.
— Откуда?!
— Ты такой странный. Будто это не видно было.
— Значит, видно?
— Конечно. Я тоже в тебя была тааак влюблена…
— Что?!
— Не замечал, да? А я, блин, все терзалась, все мучилась: он тупой, или я не нравлюсь ему, или?..
— Даааа…
Они переглянулись и снова рассмеялись.
— Я, как ты уехала, все время представлял тебя, — говорил Андрей. — Мысленно общался с тобой, рассказывал всякие штуки… Блин, смешно вспомнить даже, будто и не со мной было. Ты сейчас совершенно другая. Полностью незнакомый мне человек. И я тоже совсем другой… Я уже плохо помню, каким я был тогда. Помню, жалел, что не поцеловались ни разу…
— И я жалела… Слушай, а кто нам мешает?
— Что?
— Не чтокай, а иди сюда.
Она вытянулась навстречу Андрею, зажмурив глаза — совсем по-детски, по-девчоночьи, — и Андрей, холодея, чмокнул ее в горячие губы.
Потом, решившись, прильнул крепче. Лизнул языком, окунул его глубже, в запретную кислинку рта — и отпрянул, будто обжегся.
Влада заулыбалась, а потом и рассмеялась. Рассмеялся и Андрей.
— Лучше поздно, чем никогда, а?
— Угу… Ты такой колючий. Так и думала, что будешь колючий. Тебе неприятно?
— Почему?!
— Так быстро отскочил, будто я точно старуха.
— Ты что! Ты…
Второй поцелуй был гораздо крепче. Решившись, Андрей и Влада изучали друг друга губами и языками так, как только что изучали глазами. Язык Андрея много раз сплетался и расплетался с ее языком, истаивающе-сладким, как барбарис…
— Прикольно. Ты на вкус пробуешь меня, будто я конфета, — сказала Влада, когда они наконец разлепились.
— Ты кисленькая. Барбариска, или дюшес. Помнишь, такие раньше продавали?
— Ага… Дааа, Андрюха.
.. Знаешь, как я делала, когда уехала?
— Как?
— Ээээ… Не скажу.
— Чего?
— Того. Все, забудь. Забудь!
— Ну скажи!
— Не. Давай лучше так. Ты в орлянку давно играл?
— Ээээ… С тобой последний раз и играл.
— Ну, вот давай обновим. Смотри, я бросаю — и… Если решка — я рассказываю, что я… В общем, рассказываю. А если орел — то ты.
— Что мне рассказывать?
— Ну… ну расскажи, что тебе больше всего хотелось от меня тогда, ладно? Только по-честному, ладно?
— Ладно.
Влада, зажмурившись, бросила монетку.
— Орел! Агааааа! Ну все, Андрюх. Правду, только правду и ничего, кроме правды!
— Правду?
Андрей вздохнул. Помолчал.
— Мне хотелось… хотелось увидеть твои… ну, сиськи. И вообще — голой. Увидеть тебя, в смысле.
— Таааак. А я-то думала — у нас такая чистая дружба… Подростковые гормоны играли?
— Типа того.
— А сейчас хочешь увидешь?
— Что?
— Ну Андрюх, ну разве можно так безбожно тупить? Ну нельзя же так.
— Ээээ… Хочу.
Влада выпрямилась, вдохнула, выдохнула, зажмурилась, рассмеялась… и стянула с себя гольф.
Под ним ничего не было.
— Вау, — сказал Андрей, не зная, что сказать.
— Дальше показывать?
Андрей молчал. Но его взгляд был так красноречив, что Влада, розовая, как снегирь, встала, повернулась к нему спиной и сняла джинсы с трусами.
Потом, не оборачиваясь, сказала:
— Маленькая проблема.
— Какая?
— Не могу повернуться. Стесняюсь.
— Ээээ… — мычал Андрей, глядя на ее упругие, как два мячика, ягодицы. Потом встал и осторожно зашел спереди.
Влада стояла с закрытыми глазами. Потом вдруг зашлась истерическим смехом.
— Ты чего? — спросил Андрей.
— Ахахахаха… Ничего. Не обращай внимания.
— Не, ну чего?
— Ахаха… Мне еще никогда не было так стыдно. Даже когда девственности лишали.
— Ну… ну чего? — повторял Андрей, как попугай, глядя на ее соски. Пухлые, вкусные, они колыхались от смеха, как ягодки на желейных пудингах.
Влада открыла влажные глаза и тоже смотрела на свою грудь.
— С тех пор так и не выросла, — сказала она, будто извинялась.
— Мне снилось тогда, как я их в рот беру. Вот сейчас вспомнил, — тихо сказал Андрей.
Влада молчала.
Молчал и он. Потом медленно нагнулся — и робко, будто боялся обжечься, прильнул ртом к ее соску.
Он был горячий и соленый. Он жег своей солью Андреев язык. Подержав его во рту, Андрей
ЕСЛИ ВАМ ЕЩЕ НЕ ИСПОЛНИЛОСЬ 18 ЛЕТ НЕМЕДЛЕННО ПОКИНЬТЕ ЭТОТ САЙТ!!!
Все герои рассказов совершеннолетние!
Сайт 7ERA не несет ответственности за содержание размещенных текстов, а только предоставляет площадку для публикации авторам. Содержание сайта ни в коей мере не представляет собой какие-либо конкретные рекомендации или советы, которые могли бы склонить вас к принятию решения в реальной жизни!